Форум портала Metropolis

– Каким образом история с плагиатом снова завоевала право на существование?

– В какой-то степени к этому причастен Александр Исаевич Солженицын. Хотя нельзя сказать, что он прямо инициировал эту новую волну слухов. Ведь он когда-то даже написал Шолохову письмо, в котором признавался в любви к его писательскому таланту, в этом же письме он очень высоко оценивал как раз «Тихий Дон». Но писательский мир особый. И я допускаю, что у Солженицына была обида на Шолохова, поэтому он и позволил существовать этой самой версии, о которой мы говорим. Когда на Ленинскую премию выдвинули «Один день Ивана Денисовича», Шолохов выступил резко против. Вероятно, этого Солженицын простить ему не мог. Книга «Стремя «Тихого Дона», вновь развязавшая полемику о плагиате, вышла во Франции под псевдонимом «писатель Д.». Текст был подготовлен Ириной Медведевой-Томашевской. Солженицын дал ей путевку в жизнь, потому что если бы не было его предисловия и послесловия, такого общественного резонанса она бы точно не получила. Солженицын ее благословил, а поскольку в 1970-е он был очень влиятельной и заметной фигурой на Западе, версия, высказанная писателем Д., начала обсуждаться в культурной среде. Первым встал тогда на защиту Шолохова профессор Принстонского университета Герман Ермолаев, сам он казак, принадлежит ко второй волне эмиграции. Естественно, он относился к тексту «Тихого Дона» с большим пиететом и любовью. Он стал исследовать роман и выступил с новыми доказательствами того, что «Тихий Дон» все-таки написал Шолохов. Норвежский исследователь Гейер Хетсо вскоре провел компьютерный анализ текста «Тихого Дона» и текстов писателя Крюкова, который, по версии Солженицына, и есть подлинный автор. Было показано, что это писатели несравнимо разных уровней. Версию об авторстве Крюкова перестали воспринимать всерьез, зато принялись разыскивать других кандидатов в авторы «Тихого Дона»... Важным вопросом во всей этой полемике всегда был вопрос: а где же рукопись? Ведь в 1929 году в Москву Шолохов привез не все, а только фрагмент.

– Как пропавшая рукопись оказалась в ИМЛИ?

– Рукопись, которая была в 1929 году привезена на комиссию, была тогда же оставлена Шолоховым у друга, писателя Василия Михайловича Кудашова. У Кудашова было две комнаты в Камергерском переулке. И Шолохов, когда приезжал, всегда останавливался там. Это был друг, которому он очень доверял. Поначалу я думал, что Шолохов, оставив у него рукописи, о ней забыл. Но на самом деле он знал, что рукописи в семье Кудашовых. Когда началась война, Кудашов ушел на фронт и писал жене, чтобы та при случае попросила Шолохова вызвать его на пару дней из армии, чтобы он мог сам вернуть рукописи. Этому так и не суждено было случиться.

Весь архив Шолохова, оставшийся в станице Вешенской, погиб в 1941-м. Но на самом деле один из воевавших нашел какие-то части рукописей, пронес через всю войну и потом отдал их Шолохову. Автор же передал их в Пушкинский дом. Это части из четвертой книги «Тихого Дона», они были опубликованы. Больше никаких рукописей официально не существовало. Считалось, что они утрачены. Поэтому сообщение о том, что Лев Ефимович Колодный нашел рукописи «Тихого Дона», было просто ошеломляющим. Он приходил в ИМЛИ, разговаривал с директором, но на вопрос о местонахождении не отвечал. Нам пришлось разыскивать их самостоятельно. Этим занимались директор ИМЛИ Феликс Кузнецов и я. Я ездил по адресам предполагаемых обладателей рукописи. Жена Кудашова, Матильда Емельяновна, когда ее спрашивала о рукописях жена Шолохова, почему-то скрыла, что они находились именно у нее. К тому времени, когда мы начали самостоятельный поиск, Матильда Емельяновна уже умерла. Умерла и ее дочь Наталья. И рукописи хранила их племянница. Когда мы разыскали ее, она сказала, что рукописи не должны находиться в частных руках и она передаст их только государству.

Возникло множество правовых вопросов. По закону права на эти рукописи имеют только наследники Шолохова. С другой стороны, не считаться с человеком, который их хранил, было просто нельзя. Нам пришлось объяснить эту ситуацию потомкам писателя. Они дали письменное согласие на то, чтобы институт приобрел эти рукописи. Нужно было провести сложную экспертизу и, естественно, найти деньги на покупку. Мы написали от имени Академии наук Путину. Это был декабрь 1999 года, он тогда возглавлял правительство РФ. И он дал распоряжение о выделении средств на покупку рукописей.

[...]

– Александру Исаевичу Солженицыну известно, что рукопись найдена?

– Да, мы сообщали Александру Исаевичу об этом, предлагали даже с ней познакомиться. Он сослался на сильную занятость и не стал этого делать.

Отмываться всегда трудней, чем плюнуть.
Надо уметь быстро и в нужный момент
плюнуть первым.
АЛЕКСАНДР СОЛЖЕНИЦЫН, академик, нобелевский лауреат

Кое-что из подарков ему даже надоедало, и в письмах, например, к тете Нине он без стеснения позволял себе привередничать: «Сухофруктов больше не надо, а махорку лучше бы не № 3, а № 2 или № 1 — № 3 уж очень легок». Это писал он в декабре 1950 года из своего самого тяжкого заключения. Чрезвычайно любопытно дальше: «Особенно хочется мучного и сладкого. Всякие изделия (можно предположить, что ассортимент их был достаточно широк, если „всякие“. — В.Б.), которые Вы присылаете — объедение». Это голос, это речь, это желания не горемыки, изможденного непосильным трудом и голодом, а сытого лакомки, имеющего отличный аппетит. В другой раз он пишет жене: «Посасываю потихоньку третий том „Войны и мира“ и вместе с ним твою шоколадку». Очень интересный с точки зрения тюрьмоведения вопрос: что это был за шоколад? Да уж скорей всего «Золотой ярлык» — чем другим можно потрафить такому сладкоежке!

[...]

Зная обо всех его шматочках сала и колбасках, сладких изделиях и шоколадках, только и можно оценить по достоинству тот великий пафос, с коим Шурочка через много-много лет после лагеря восклицал: «Уж мой ли язык забыл вкус баланды!»

Шолохов встретил его появление приветливо, по словам Твардовского, даже просил поцеловать его. Но ведь творческое кредо новобранца, как известно, таково: «Отмываться всегда трудней, чем плюнуть. Надо уметь быстро и в нужный момент плюнуть первым». И начал очень умело плеваться. Действительно, сперва послал Шолохову письмо:

«Глубокоуважаемый Михаил Александрович!

Я очень сожалею, что вся обстановка встречи 17 декабря (1962 года), совершенно для меня необычная, и то обстоятельство, что как раз перед Вами я был представлен Никите Сергеевичу, — помешали мне выразить Вам тогда мое неизменное чувство, как высоко я ценю автора бессмертного «Тихого Дона». От души хочется пожелать Вам успешного труда, а для того прежде всего — здоровья! Ваш Солженицын».

Обратите внимание: «Ваш», а чувство высокое и неизменное.

Но вот вышел «Теленок» и о том же самом дне, о той же самой встрече он там пишет: «Хрущев миновал Шолохова стороной, а мне предстояло итти прямо на него, никак иначе. Я шагнул, и так состоялось (!) рукопожатие. Ссориться на первых порах было ни к чему. Но и — тоскливо мне стало, и сказать совершенно нечего, даже любезного.

— Земляки? — улыбался он под малыми (!) усами, растерянный (?), и указывая путь сближения.

— Донцы! — подтвердил я холодно и несколько угрожающе». О, господи, этот донец, видите ли, еще и угрожал… И тут же: «Невзрачный Шолохов… Стоял малоросток и глупо улыбался… На трибуне он выглядит еще более ничтожным». И не соображает в потемнении ума, что главное место Шолохова не трибуна, а письменный стол, что, впрочем, не мешало ему и с трибуны запускать ежа под череп и бюрократам министрам, и хвастунам политикам, и самолюбцам писателям.